История №2 за 09 марта 2015

Мишка, дружок мой, вкалывает психиатром в областной больнице. И, будто у любого психиатра, у него жрать занимательные пациенты и случаи из практики. Их не настолько бессчетно, будто будто, однако попадаются напрямик персонажи из кунсткамеры. И не все они таковские уж и забавные, люд не от важнецкой жизни лишаются рассудка, и уж аккуратно не по своей воле. Например, он повествовал о бабе. Встретишь ее на улице — и не осмыслишь, что что-то не настолько. Идет себе с коляской, оскаляется. Иногда посюсюкает малыша, покачает его на ручках. А придешься задушевнее — это и не детище вовсе, а кукла в ветошь. Тронулась рассудком на почве трагической гибели дочери. После излечения баба стала несчастнее, и выглядеть аховее, чем до. Вот и кумекай после этого — что важнее?Жить в иллюзии или в реальности?

В семь повечера, будто по расписанию, в мою холостяцкую берлогу завалился Миха, тренькая бутылками в пакете. Нехитрый стол для домашних посиделок уже был сервирован. Все будто всегдашне — вобла, бутерброды и пивко.

— Задам тебе проблема, — задумчиво простер он. — Ты знаешь о теории «многомировой интерпретации»?

— Многомировой…что?— осведомился я.

— Это одна из множества теорий квантовой физики. Она болтает о том, что вероятно, бытует нескончаемое бездна миров, похожих на наш. Отличия могут быть будто и вовсе ерундовыми — примерно, в одном из миров ты закусил на ужин сосиски, а в дружком рыбу. Так и глобальные столь, что не всего наш мир может быть иной, однако и вся галактика или вселенная, — закончил объяснять Мишка.

— Так и осведомил, что ты свихнешься на своей работе. Не зря жрать подобный анекдот: «В психбольнице, кто начальный надел халат — тот и психиатр».

— Да давай тебя. Пытаешься просветить невежду, а тот еще и психом тебя величает. Как бы то ни было, собственно с этого спроса взялся пациент, о каком я алкаю тебе рассказать.

* * *

— Да, я знаю об этой теории. Но я алкал бы поговорить о том, ради чего, вы собственно, опамятовались?— осведомился я у молодого, благопристойно одетого парня, опамятовавшегося ко мне на зачисление.

Бегло пробежался буркалами по его медицинской карте: 25 лет, ранее на учете в психдиспансере не стоял. В годе 19 лет приключилась травматическая отнятие мизинца левой десницы на производстве. Дальше выступали типовые ОРВИ и гриппы.

— Понимаете, жрать два варианта событий, какой со мной происходят. Либо это теория неизменна, за исключением того, что эти миры на самом деле пересекаются. Либо я сошел с интеллекта и мне надобна ваша поддержка, — он болтал безмятежно, не проявляя знаков тревоги или трепета. Стало удобопонятно, что его поход ко мне был скрупулезно взвешен.

— Давайте, вы мне расскажете обо всем, что вас тревожит или волнует, а я после этого постараюсь покумекать будто и чем вам поддержать, — беспорочно болтая, он был заключительным пациентом в этот девай. Так что я алкал поборзее закончить и пойти домой.

— Начну с тех моментов, когда это возникло, однако я еще ничего не замечал или не сообщал этому значения.

— Как вам будет покойно. Чем вяще я знаю, тем важнее, — моя упование ретироваться пораньше вмиг погасла. Придется выслушать все, такова уж моя труд.

* * *

— Это возникло три года назад. Однажды я вышел из дома и заприметил, что что-то не настолько. Такое ощущение случается, когда ездишь в знакомую квартиру, а там прибрались или что-то переставили. Ты даже аккуратно не можешь взговорить, что собственно изменили, однако ощущение не пропадает. Когда я взялся разбирать тот момент спустя два года, то вспомянул, что во дворе дома век вырастал дуб. Могучий, с гладкими ветками и мощными корнями. Я еще вспомянул, будто в малолетстве собирал желуди под ним. А сейчас там вырастала лиственница!Такая же большущая, и даже наружно похожа, однако деревья абсолютно неодинаковые!

Люди больно дрожат менять собственный привычный мирок. Им проще поверить в брех, какая поддерживает его существование, чем в правду, какая его развалит. Также зачислился и я, заверив себя, что никакого дуба и не было, будто там век вырастала лиственница. Вспоминая все моменты впоследствии, я разумею, каким глупцом был. Постоянно убеждая себя не замечать истины, не веруя своим буркалам и воспоминаниям, я все задушевнее подходил к катастрофе.

После этого было еще бессчетно таковских моментов. Многие были столь ерундовы, что я их и не помню. Расскажу о нескольких запомнившихся. Как-то один, выступая с дружком, вспомянул о жвачке «Таркл», какую мы с ним дробно покупали за рублевка в ларе. Внутри были еще переводные татуировки. Друг удивился, взговорил, что они именовались «Малабар». Причем я был попросту уверен, что он надобно мной прикалывается. Дома погуглил — и неизменно, «Малабар»!

Потом был ведомый с рок-концерта, какой не выведал меня и все дивился, откуда у меня его номер телефона и имя. Такие события с всяким разом выходили все гуще, а изменения все больше. Я уже не мог беспрерывно их оправдывать своей забывчивостью или изменчивой памятью. И все же норовил попросту не кумекать об этом. Я дрожал собственный капельный мирок до заключительного. Даже когда он тяни был в заплатках и трещал по швам.

Последнее событие не было неожиданным, скорее навыворот, вполне предсказуемым, если бы я не был таковским упертым ишаком. Когда я опамятовался домой, меня застигла непривычная безмолвие и мгла. Не было ни бессмертных диалогов героев сериала из телевизора, ни шкворчания или бульканья готовящихся блюд с кухни. Ни, что самое основное, приветствия моей боготворимой бабы, Светы. Если она ретировалась прогуливаться с подругами, то беспременно бы бросила писульку, выслала смс или позвонила. Позвонить ей залпом мне не дало понимание, что дома все не настолько. Не было стенки, какая ей настолько показалась, что я ее залпом взял. Вместо нее стоял мой ветхий комод. Более того, не было вообще ничего из ее штук или того, что мы взяли вкупе. Из шокового состояния меня вывел телефонный зазвонист:

— Ты куда ретировался с работы?! — по голосу я выведал своего шефа с прошлой работы, откуда я ретировался пару лет назад и устроился на иную, по рекомендации тестя.

— Я же уже давненько рассчитался, вы о чем?— недоумевал я.

— Ты там головой не бабахнулся?На ныне прощаю, однако вытекающий подобный один, на самом деле будешь выгнан.

Все приключившееся попросту не укладывалось в котелке. Не помню, сколько миновало времени, прежде чем я затих, и моя башка азбука вновь вкалывать. В первую очередность я позвонил на свою работу, ведомым, дружкам, Свете. На работе обо мне ничего не осведомили. Друзья и ведомые даже и не осведомили, что я женился, алкая все они присутствовали на моей свадьбе. А Света… Света меня попросту не выведала, или сделала внешность, что не знает. Ее понимание того, что я о ней знаю, велико напугало ее. После этого ее телефонный номер очутился недоступен.

Когда я затих, то взялся разбирать выходившее со мной ранее. И мне опамятовались в голову две идеи: либо я сошел с интеллекта, что наиболее вероятно, либо я каким-то образом вояжирую между мирами, малозаметно переходя из одного в иной. Эти миры капля чем выдаются, попросту в одном был дуб, а в дружком лиственница, в одном была жвачка «Таркл», а в дружком «Малабар». И, наконец, в одном из них я задержался на автобус, затворивший двери перед моим носом, и познакомился на остановке с великолепной барышней Светой. А в дружком мире я, верно, поспел на этот треклятый автобус и коротал ее взором. Я бы мог вновь найти ее, взяться встречаться и вновь жениться на ней. Но какой в этом резон, если я безумец или путешественник между мирами?

* * *

Я бессчетно слышал печальных историй, видал мамаш, убивших своих ребятенков, посчитав их демонами во времена обострения и после этого неутешно рыдавших, многое я повидал. Но о таковом слышал впервинку. На начальный взор он сам придумал эти «другие» записки, пробуя сбежать от сиротливой реальности. Но многое не сходилось. Предположим, телефоны и имена он выведал каким-то образом, однако тогда зачем он настолько бессчетно знает о своей «жене», если она с ним не знакома?Мутная история.

Я посоветовал ему непоменьше пообщаться с дружками, выведать, не было ли у него травмирующих воспоминаний и откуда он мог выведать столько о Свете. Быть может, он знаком с ее мужиком или родичем, выведал все о ней и вынудил себя поверить, что она его баба. Я пожал ему десницу и попрощался. Больше он на зачисление не приходил.

Его талон настолько и висел незакрытым, настолько что я позвонил, на брошенный им номер телефона. Тот, выведав кто я, и по какому предлогу названиваю, велико удивился. Как он взялся ратифицировать, ни к какому психиатру не ходил, ни о какой бабе он не знает и посчитал, что его разыгрывают дружки. Но я все-таки уговорил его опамятоваться на зачисление.

Когда Сидоров опамятовался и простер мне десницу, я вдруг вспомянул деталь, укрывшуюся тогда от меня. У этого Сидорова не было перста, будто и было написано в его карте. Но в тот, начальный зачисление, завлеченный рассказом пациента, я не придал значения тому, что все его персты были цельны.

* * *

После этого рассказа Мишка замолк, и мы выпивали пиво длинное времена в тишине. Мы оба кумекали об одном. Есть ли миры помимо нашего?Если они жрать, то какие?Какие решения принимали мы там?

— А помнишь, будто я оборвался с ветки и сломал ногу?А ты тащил меня на горбу добросердечных два километра?Представляешь, мои родители не помнят об этом, — постановил сбросить надсада я. — Может, коллективная амнезия?

— Нет, не было такового, — удивился Мишка.

Мы тревожно посмотрели дружок на дружка, однако ничего не взговорили. Никто из нас не взалкал разрушать свои мирки.