Телевизор – это нынешний иконостас. А те, кто в телевизоре – это создатели или лики святых.
© Иосиф Египетский

Чтобы взирать правде в бельма, не надобно быть близоруким.

Если вовремя не завязать узел, узел завяжется на тебе.

Человек прошёл сквозь миллионы лет эволюции, и... Боже... Какими идиотами мы стали.

Дочери-второкласснице задали принести на задание труда цветную бумагу.
Сообразительная девочка изготовила спрашиваемый материал на домашнем принтере.

Было, абсолютно вроде будто недавно, то великолепное времена когда я занимался в институте.
Пришли мы на первое взять во втором семестре по достопримечательному объекту - Начертательная геометрия. Нас встретилась наш наставник в мире черчения, дама предпенсионного возраста будто её кличут я уже и не вспомяну. Итак, перед ней три десятка балбесов пережившие новогодние каникулы и надобно бы прощупать - они хоть помнят чего?
- Итак, товарищи студенты, что надлежит быть на чертеже?
Народ стал напрягать память...
- Должны быть показаны все облики детали!
- Правильно!А ещё?
- Ну... разрезы нужны, где неотчетливо!
- Ещё!
- Ну... облики необходимые!
- Ещё!
- О!Рамка надобна!
- Ещё!
- Масштаб!
- Ещё!
-???? Вроде всё...
- Ну вот вы начертили деталь, сделали необходимые разрезы, показали масштаб, великолепно рамочку начертили, облики все жрать. Отдали работяге на заводе всё это, а он взирает и болтает что не сможет вам сделать деталь!Вот без чего он ещё не будет ладить деталь?
Все напружились. Чего же ещё запамятовали. И тут озарение опамятовалось с задних парт:
- Так пузырь ему надобно!! Дать пузырь, настолько он в миг всё сделает!
- Ну это безусловно ага, однако без размеров не выйдет!

Случилась эта анекдотичная история, когда СССР деятельно противостоял дикому Западу.
И вот таковая безжалостная схватка двух могучих систем владела пункт быть на нашем советском пароходе "Маршал Конев". История эта изобилует красочными сценами насилия и кончинами безвинных людей и звериных. Поэтому слабонервных выканючиваю срау же переходить к аккурат иной истории. В ходе этой истории автор выдал Советскую тайну буржуйским ученым и ему бы грозилась адская кара советского народа, если бы не одно "но"...
В Штаты мы привозили советскую нефть, выгружали её, мыли трюма и загружали возвратно штатовскую пшеницу жестких сортов, какая использовалась для производства тортов и пирожных. Операция, виделось бы, простая, однако было одно злокозненное насекомое, какое вкалывало на ворога. Так будто везли мы пшеницу из Штатов в Питер почитай месяц, то больно капельный жук по имени Зерновка мог сожрать всю пшеницу. Жук зерновка живёт в зерне, деятельно пожирает пшеницу, а также занимается там иными дисгармоническими процессами, в том числе и натуральным размножением не аховее китайцев и иных прочих кроликов.
Поэтому на пароход были призваны ученые трёх местностей, какие гарантировали сохранность груза и конец маломочного жука.
К нам на борт по завершению погрузки зерна по пути на Питер засели американцы, французы и наши советские ученые. У всякой группы была своя технология, всякой группе выделили по 3 трюма зерна, на каких они должны были доказать перевес своей технологии. Американцы и французы оригинальностью не выдавались, они попросту использовали ядовитый газ фосфин или по-военному газ фосген, какой обладает удушающим деянием. Использовался в Первую мировую войну будто боевое отравляющее вещество немцами против французов. Спастись от этого газа можно всего в противогазе, однако жуки противогаза позволить себе не могли и оттого дохли в огромных числах. Идея наших ученых была технически более утонче и оттого доля экипажа, вводя меня, была посвящена в детали. Советские ученые больно дробно поражали мир своей изобретательностью и оригинальностью решений. Например, НАСА потратила 5 миллионов долларов дабы изобрести авторучку, какая катает в космосе, советские астронавты попросту использовали дюжинный карандаш.
Так вот идея нашего ученого была безыскусный, он набрал трёхлитровую банку пшеницы и курнул в неё. И о чудо: от сигаретного дыма жуки заколдобились и перестали подавать знаки жизни. Наша задача заключалась в том, дабы закачать очищенные выхлопные газы в 3 советских трюма и поддерживать там для жуков невозможную атмосферу до прихода в советский порт. Американцы и французы с кое-каким трепетом следили за нашими манипуляциями, их раздирало вожделение разузнать русское ноу-хау. Однажды ко мне пристал янки и завел дружелюбную беседу о том о сём, а впоследствии напрямик осведомился - чем это вы, русские, жуков травите?Так будто по разгильдяйству подписку о не разглашении с меня не взяли, я с безукоризненной совестью рассказал о советском методе.
Американец взялся дико заливаться, встал он всего минут сквозь 5. Я осведомился: "В чем девало?" Американец, все еще захлебываясь смехом, вбил мне, что жук зерновка может близ года выжить на Луне, где боязно мерзло и дудки кислорода.
Между тем по пароходу поползли нехорошие слуги о том, что одного молодого человека уже ждёт Питерское КГБ за разглашение затаенны и сотрудничество с ворогом. По приходу в Питер мы отворили все 9 трюмов для разгрузки и осмыслили, что выгружать надобно всего 6. В трёх советских наполовину порожних трюмах осталась всего шелуха и разжиревшие полчища жуков. До сих пор признателен жукам, какие сохранили мне волю.

Работал я в гробе 90-х телеоператором на здешнем телевидении. И тут в соседнем городке постановили, значит, выказывать с помпой дом новоиспеченного вокзала. По этому случаю планировалось торжественное мероприятие с участием аж двух президентов - соседних республик. Ну, будто знаменито, если мероприятие не озарено в прессе, значит его не было. Поэтому всю нашу журналистскую распибратию пресс-служба РЖД погрузила в ПАЗик, и мы выехали в Агрыз. Было нас человек 20 - газетчики, радио и несколько телекомпаний. Не знаю будто сейчас, а тогда распорядки среди катающей братии были таковские, что выпивать мы взялись, еще не выехав из города. Молоденький пресс-атташе Горьковского отделения РЖД, паренек всего после универа, дрожал отчаянно, однако что-то взговорить нам было еще жутче. У всех все с собой: и вино, и стаканы, и закуска, все дружок с дружком знакомы, бражка спаянная, наливают и выпивают все уверенно. Такой внешность, видать, был у нас, что хер че выговоришь, давай он и немотствовал. А зря.
Приехав в городок уже будет "теплыми", мы двукратно антипатично поразились. Мы осведомили, что в этом городке двадцать тысяч обитателей, однако завидеть их всех у новоиспеченного здания не ожидали. Хотя бессчетно ли у них там событий - в принципе, предсказуемо. Это означало, что вкалывать придется в давке - не самый важнейший вариант.
Второе обстоятельство было намного аховее - президенты задерживались на три часа, мероприятие, само собой, откладывалось. Но к этому мы обвыкшие - большущие шишки жидко случаются вовремя. Досаду будило то, что в радиусе трех километров от вокзала во всех магазинах витрины со спиртным были либо завешены, либо бутылки вовсе спрятали в подсобке. Распоряжение администрации города. Я вообще больно чту наших соседей, мне нравится, будто налажена у них бытие в городах - все по интеллекту, грамотно. Наверное, это тоже было грамотное решение. Но тогда были иные мысли. Через полчаса нас уже взялось понемногу отпускать.
Успокоив атташе и бросив аппаратуру в автобусе мы все, за исключением нескольких непьющих барышень, рванулись разыскивать амба трехкилометровой полосы отчуждения. Это было больно нелегко, ватага была плотной и начальный километр был больно нелегок. В всяком магазине нам отказывали, никто не осведомил и того, вдалеке ли нам еще влачиться. Но дербалызнуто было бессчетно, и на этих "батарейках" нас перло отдаленнее.
Когда мы завидели хмельное на прилавке, а это был седьмой или восьмой лавка, мы ликовали, будто детвора. Обнимали и поздравляли дружок дружка, продавщицу и тех, кто был в магазине. Взяли еще несколько бутылок беспробудной настойки(водки отчего-то не было, однако нам это было уже безразлично), продавщица порезала нам ветчины на закуску, и мы все это оприходовали на каких-то колесах за этим же магазином. Жизнь начинала налаживаться, однако тут случилось непредвиденное. Мой корреспондент, Леха, расхрабрившись, неожиданно отхватил папиросу и предложил всем присутствующим поучаствовать. Почему-то все отнеслись к этому, будто к развеселой затее, и почитай никто не отказался. Эффект очутился неожиданно большим.
Сначала было больно весело. Мы тепло, остроумно и интеллигентно водились, периодически болея взрывы хохота. Потом некто посмотрел на часы. Надо было выступать возвратно.
Все было важнецки, доколе мы не стали близиться к месту события. Толпа стала сгущаться, продираться стало все сложнее, и Леха неожиданно вывел нас на безвозбранный колея, попросту возвысив ленточку, коей была огорожена колея, и пропихнувшись под ней. Мы все больно туго кумекали к тому моменту, никто не осмыслил, что колея огорожена ленточками для президентов и свиты, мы попросту тупоголово поперлись за ним.
Первое времена выступать стало внушительно воздушнее, и мы облегченно вздохнули. Но за первым же поворотом люд стали мотать нам, приветственно что-то вопить и отпускать в атмосфера шарики. Мы с Лехой выступали спереди в костюмах, белокипенных рубахах и галстуках. Сначала я ввалился в роль, расхрабрился, и пошел уверенно и бойко, дабы это все закончилось будто можно скорее. На измену я подсел, когда завидел, что менты, стоящие вдоль этой стези, отзываются нам честь. Тут уже стало не до шуток. Некоторые из нашей братии вообще чуть не бросались, и если бы их забрали в этом состоянии - ничего важнецкого из этого бы не вышло.
Наконец, мы опамятовались к автобусу. Парнишка, корреспондент из газеты, капельный, щупленький, перебрал основательно. Его нахлобучивало настолько, что он был в абсолютном неадеквате. Но мы все разумели, что приехать домой без материала он не мог. А своих мы не запускаем. Поэтому в дом вокзала попытались его протащить, придерживая со всех сторонок. Но не тут то было. ФСО-шники уперлись: его не впустим. Мы испробовали его бороться, на что услышали: - Мы не глупцы, и мы видаем, в каком состоянии всякий из вас. Пускаем вас всего потому, что иной прессы дудки, а если сюжетов/статей/передач не будет, это ЧП. Но если вы не бросите свои попытки протащить этого утырка, мы не впустим никого. Пришлось пасть.
Потянулось длинное ожидание в холле вокзала. Кто-то выпивал литры воды в туалете, дабы выдало, некто дрых на корточках, привалившись к стене. Мы с Лехой апатично беседовали о судьбине не влетевшего на мероприятие корреспондента, будто вдруг я завидел его дрыхающим на корточках у колонны. Я видал, будто были настроены ФСО-шники, оттого сначало покумекал, что это галлюцинация. Но растолкав его, мы услышали: - Парни, осведомили бы вы, какими туалетами-форточками я сюда пробивался!Видимо, влезши в дом, охраняющееся ФСО, парень постановил, что свою задачу на ныне выполнил, оттого вяще он не очнулся до погрузки в автобус, миролюбиво дрых на кресле в уголке.
В итоге, безусловно, все отработали, будто надобно - нам не впервой в любом состоянии, выезды на сельские мероприятия больно закаляют в этом плане. Кроме этого парня. Но ему все расшифровки речей/интервью все скинули на вытекающий девай. Потому что мы своих не запускаем. И статья его вышла намного важнее наших сюжетов и передач, потому что мы свои ладили на вытекающий девай с похмелья, а ему к выпуску еженедельной газеты можно было вздохнуть и наготовиться сил.

Москва, застойные восьмидесятые. Сумерки спустились на город, однако возле одного из московских театров, будто век, многолюдно. Вечная проблема избыточного билетика. Таких будто я, безбилетных, бессчетно, молодых и в годе, модно одетых и не больно. Вот попадается малодушный молодой человек, неважно одетый, верно из студентов или рабочих. В его спросе: "Нет ли избыточного билетика?" чувствуется все, и боль избыточного Печорина и вопль дави мечущегося Чацкого. Звучит начальный зазвонист, поток другой, однако люд не расходятся Они все еще гадают на чудо: вдруг Пушкин выживет после дуэли, а поезд, под какой кинется Анна Каренина, задержится. Кругом башковитые, прекрасные, одухотворенные рыла.
Вот опять показывается малодушный молодой человек и спрашивает меня:
- Не желаете избыточный билетик?Десятикратная стоимость.
Ух, маклак окаянный. Сколько лжи, мерзости, лицемерия чувствуется в его противном скрипучем голосе. Сразу вспоминается двуличность Грушницкого и вседозволенность Раскольникова.
- Спасибо от вас мне ничего не надобно, - и я ухожу. Раздается третий зазвонист.