История №10 за 26 февраля 2015

А вот позвольте вас осведомиться: случалось ли вам быть свидетелем чуда?Причем чуда малозаметного, будто бы абсолютно обыденного для делателя его?Ну вот будто, выговорим, случайный сосед по садовой скамейке вдруг возвысится в атмосфера, дабы попросту отхватить из-под себя газету, а впоследствии ляжет на пункт, и возьмется ее декламировать, ага затем еще и прикурит из перста?И при этом никак не разыскивая никаких свидетелей, а настолько, будто будто чудесные девала его абсолютно натуральны для любого из нас, а?Нет?Не видали?А я видал. И удар мое было настолько большуще, что и сейчас, сквозь четверть века помню все до тончайших деталей...

Если веровать кинофильмам, то типическое российское утро начинается со свежих воплей петухов, сладких хлебных дымков из печных труб и негромким восхождением золотистого сверкала над православными куполами. Может быть. Не дебатирую. Но любой девай на российской стройке начинается с истошного мата. И это утро не стало, увы, исключением.

Утренний морозец сотрясал рев Николая Бровкина, огромного и адского бригадира кабельщиков. Он набирал атмосфера в огромную гориллоподобную бюст, там алхимически превращал его в мат, и изрыгал его наружу, метя в кабину бульдозера. При этом турбодизель сверхмощного Комацу стыдливо гас; у него попросту не хватало сил.

Переждав в упражнении «вспышка слева» первую волну, к эпицентру, на тоненьких ножках, приседая и зажмуриваясь, прилетел недавний выпускник политеха, он же - свежевылупленный артист участка. Это был я.

Выяснилось, что бульдозерист, этот достойнейший правитель стальной арбы, перепутал пункт работы, и опрятно снивелировал грунт вкупе с указателями над кабелями, какие мы проложили на прошлой неделе. Это означало, что ныне любой мудак(а будто один их выращиванием деятельно и занимается стройка)вскоре непременно возьмется буравить и рыть будто один в месте их пролегания. Законы Мерфи у нас соблюдались железнее, чем нестояние под стрелой. И что еще все осведомили, что необозначенный кабель заменяется за наш счет.

Нужно было что-то ладить, дабы найти и пометить кабель. Но что?Мои мозги закружились, перевертывая в мозгу конспекты на эту тему. Решение не показывало. Что-то помнилось о особенных приборах для розыска линий, однако в наших обстоятельствах я смог бы бойко их отхватить, неужели всего найдя основание радуги, и осведомившись там у гномов.

Тем временем Бровкин таки отогнал своими волшебными матюками огрызающийся бульдозер вдалеке за меры прайда и вернулся в важнецком расположении. Для него этот инцидент был итого лишь здоровым дыхательным упражнением, субъекта тай-чи. Я попытался прикинуться начальством, поправил сползающий подшлемник, грозно насупился и будто можно железнее осведомился: «ну что, бугор, что делать-то будем?». Тот моментально меня передразнил, причем в его исполнении я отчего-то болтал писклявым голоском школьной ябеды. А впоследствии буркнул миролюбиво: «чё ладить бл, чё ладить...искать епсть кабель нах...»

Сунув между усами и бородой кривую «Приму» из мятой кипы, он пристал к горе мусора и с натугой выдернул какую-то алюминиевую проволоку. Морщась от дыма, он разломал ее на два куса, а затем согнул всякий буквой «Г». Взял в всякий из кулаков по шматку, и содержа их, будто игрушечные пистолеты, стал ходить зигзагом, временами проваливаясь пудовыми кирзачами в незастывший суглинок. Я вытекал вдогон. Николай не отывался от своих проволочек, содержа их параллельно. И вдруг они перекрестились. «О,- удовлетворенно ухмыльнулся он, - видься, нашел. Чего стоишь, становей вешку!» Я подчинялся. Бровкин продолжал ходить галсами, я втыкал случайные клюки, и вскоре на земле вырисовались наши трассы.

Я вытекал за бригадиром со диковинным ощущением розыгрыша. Этого не могло быть. Но подтянулись работяги, и стали вбивать типовые указатели вместо моих клюк...никто не дивился и не подкалывал. Для них это было НОРМАЛЬНО!Как?Спокойно вкалывать вкупе с людом, какой запросто ощущает неподключенный кабель под землей?Мировоззрение негромко съезжало. Дико пожелалось ретироваться и покумекать о тщете. Но вместо этого я попросил испробовать самому.

Я взял еще теплые проволочки, слегка расслабил, будто посоветовал Бровкин, захват, и побрел, запинаясь по полю. Проволочки качались в такт моим шагам, однако оставались параллельны. Руки мерзли. Я разумел, что надежды никакой, однако жаркое вожделение чуда всего нарастало.
Вдруг на одном из шагов они сомкнулись. Мама. Я сделал два шага назад. Они развелись. Вперед. Перекрестились. Еще вперед. Снова развелись. Я тоже нашел кабель....

Как очутилось, почитай все в бригаде могли это ладить. Меня научили, и сквозь неделю я даже мог отличать под землей водопроводные трубы от кабеля. Потом я сделал себе пару из нержавеющих электродов и таскал их в сапоге. А чудо, ставши обыденным, затеряло остроту волшебности.

Потом стройка завершилась. Я отъехал. Много чего приключилось с тех пор. Было бессчетно неодинаковых людей, городов и даже местностей. Но ввек, ввек мне не запамятовать себя, такового молодого и беспричинно радостного, влачащегося в черномазом ватнике, с каплей на носу, вылупившегося на две изрезанные блещущие проволочки...

И то, будто вдруг они поладили.