Сибирский хаски — порода псин, заводская специализированная порода, зарегистрированная американскими кинологами в 30-х годах XX века будто ездовая пес и полученная от аборигенных псин с русского Дальнего Востока, в основном с Анадыря, Колымы, Камчатки.

В подмосковной усадьбе Мураново, где некогда жительствовал версификатор Федор Тютчев, а ныне будет музейный комплекс, в минувшее воскресенье миновали масленичные гуляния, завершившиеся сжиганием символа американского доллара. Из дерева знак доллара изготовили художники Степан Александров и Данила Власов, наименовавшие акцию «проводы доллара».

На одном из нефтеперерабатывающих предприятий Хабаровска не настолько давненько закончилось постройка новоиспеченных установок по нынешним испанским проектам. Строилось все на испанском оборудовании, а установкой занимались иноземные граждане и подрядные организации. С последствиями этих «трудов» ныне вырваны кумекать наши работники.

По-видимому, игроки неодинаковых профессиональных обликов спорта обладают определёнными тенденциями к самовыражению. Игроки в бейсбол боготворят отращивать бороды и усы, игроки в баскетбол и американский футбол украшают свои тела татуировками, а многие футболисты веселят своих болельщиков уникальными причёсками. Будь то ирокез, ненастоящий ирокез, ярко окрашенные волосы или же долгие дреды, профессиональные игроки в футбол по-настоящему боготворят красоваться своей индивидуальностью и их фанатам это тоже нравится.

В гробе XIX – начале XX века небольшие огнестрельные пистолеты для самообороны были больно востребованы среди состоятельных категорий народонаселения и посредственного класса местностей Европы. Среди большущего многообразия миниатюрных пистолетов того времени вытекает выделить пистолет «Колибри» конструкции Франца Пфаннля. Общая длина огнестрельного оружия составляет итого 7 мм, а его масса без патронов равняется 220 граммам. Именно об этом уникальном оружии самообороны, изображающим одним из самых крохотных пистолетов в мире, выговор пойдет басистее.

Случилась эта история в году настолько 82-83, когда студентов в начале озари ещё посылали помогать собирать картошку в колхозы.
Парни жительствовали в большущем порожнем зале, уложенном матрасами. И вот как-то ввечеру после уборки картошки замечаю какую-то движуху - в половину зала сходит рабфаковец Юра Сазыкин, откупоривает бутылку вина и выпивает её залпом за один в позе горниста. Аплодисменты отовсюду - дебаты с кем-то Юрой выигран. И всё бы важнецки, однако дербалызнутый алкоголь даёт о себе знать. А тут минут сквозь 20 стук в дверь, заходит повариха и болтает - а не желает ли кто поработать на кухне и будет всецело освобождён от нелёгкой уборки картошки на поле.
Всего делов-то - вставать в 5 утра и помогать по кухне, то ага сё. И тут, будто в кинофильме "Операция Ы", вскакивает Юра с воплем "Я!"
Следующие 3 дня в колхозе шёл проливной дождь и все студенты были выпущены от уборки и всего Юра в 5 утра...

Случай на меже

Довелось мне предназначаться в пограничных сильях в самом гробе 80-х. Служил я на заставе, на меже Карелии и Финляндии. Шел восьмой месяц службы, а стало быть, был я уже «слоном». Служил со мной на полгода ветше лозунгом(уже «черпаком»)мой земляк, сержант Андрей Илиев по кличке Болгарин. В могуществу землячества взял он надобно мной шефство, настолько что доводилось мне беспрерывно внимать нудные рассказы о его приключениях в нашем кровном городе Саранске. Как дошло он там кадрил девок, пьянствовал и наваливал люлей здешним «металлюгам» и «нефарам».
Единственный внешность службы и работы, необычно у молодняка — «слонов» — и «духов», будто мы, был одеяние — обход государственной меры, он же дозор, на вверенном нашей заставе участке близ 15 километров. Деды тоже ходили в дозор, однако жидко, в основном замыкающим. При этом другие деды миролюбиво были в казарме, взирали телек, резались в «штуку», кухарили дембельские кителя и альбомы, мечтательно повествовали дружок дружку, кто чем займется на гражданке.
Дозор заключался из трех человек: кинолога с псиной, связиста и замыкающего, он же старший дозора, всегдашне сержант или дед. Я предназначался кинологом, и была у меня прикрепленная должностная пес — овчарка по кличке Дик.
И вот в один-одинехонек из обходов меры приключился подобный случай. Идем мы по тропе, по своему маршруту. Неожиданно Дик взялся брехать, неглуб/окими рывками пробуя завлечь меня за собой. Я не поддался, визгливо осадил поводок и дал команду псу умолкнуть. Мы встали. Болгарин отхватил бинокль и взялся рыскать буркалами по кратчайшей местности. А пункт, надобно отдать должное, попросту на загляденье: сосны, березы, осины, ручьи и небольшие речушки с безукоризненной водой…
Через какое то времена его взор встал, он освободил бинокль с шеи и с довольной ухмылкой школьника-хулигана подозвал жестом меня. Я пристал. Болгарин передал бинокль и показал в ту палестину, куда еще несколько минут назад брехал Дик. Я взял оптику и навестил на небольшую опушку в пролеске, куда он демонстрировал, и опешил. На полянке занимались эээ... размножением два диковинных зверя, что-то среднее между мишкой и барсуком.
Нужно сознаться, что я ввек не был велик в биологии обликов и не осмыслил, что за звери передо мной. Посмотрел на Андрея, а он болтает: «Гляди, слоняра, росомахи сношаются!» Сказал он это, безусловно, в более топорной, однако оттого не менее удобопонятной фигуре.
После чего скинул воздушным движением десницы с плеча машина, передернул затвор, прицелился и впустил одиночный выстрел в палестину зверей, облапленных страстью.
Стрелок он, надобно взговорить, был отменный, и с единого патрона влетел самцу напрямик в шею. Тварь изводилась недолго. Когда мы пристали, а до «мишени» дистанция было не более 100 метров, он уже выпускал последние звуки. Дик вновь стал брехать, однако я его к зверю не подпустил — излишне большуща вероятность подхватить чумку, бешенство или еще какую заболевание, какими лесные твари сами не валяются, однако дробно изображают их носителями.
Самка будет оперативно смылась в кусты, ага и, судя по всему, у Болгарина изводить другой патрон, за какой придется впоследствии отчитываться, вожделения не было. Он отхватил «зачулкованный» им на стрельбах патрон и ввернул его в лавка.
Потом он будет осмотрел жертву, однако трогать ее не стал. А на недоуменный проблема, какой я алкал задать, однако не посмел, словно пробежав мои мысли, откликнулся: «Потому что не фиг устраивать тут всякие уродства!» На него, восприимчивого, мол, это ахово действует.
И мы спешно зашагали вперед. Вероятность того, что выстрел слышал некто на заставе, равнялась нулю, однако в казарме нас уже дожидался горячий ужин и вечерний телевизор.
По пути я, безусловно, обдумывал все приключившееся, однако упрекнуть Болгарина в аморальном поступке не решился. Жалко было зверя, однако что поделать, если бойцу минорно...
Шли дни, неделя сменяла иную. После злополучного душегубства минуло уже десять месяцев. Болгарин стал дедом, жиже ходил в одеяние. С садистским блаженством он всякое утро пробивал «лося» свежеприбывшим духам и спрашивал у них, сколько ему осталось до дембеля.
70, 45, 30, 20 дней... Время тянулось медлительно, однако Болгарин уже предвкушал предбудущее: скорую стезю домой, море алкоголя, боготворимый мотоцикл и грудастых послушных девок из окрестных колхозов, приехавших в Саранск осваивать профессию швеи-мотористки. А также радостное предбудущее без ранних подъемов в 6:00 утра, без чертовой тяпки и бикуса, без пьяного замполита, маявшегося от «афганского синдрома», какой беспрерывно изводил нас по ночам, объявляя построения, и изнурял плотскими нагрузками — прокачиванием.
И вот за три дня до дембеля, по ветхой погранцовской традиции(а традиции и неуставные обряды советской армии тогда еще свято соблюдались, с попустительства замполитов и командиров), наш дембель Болгарин пошел в собственный завершающий дозор.
Было раннее майское утро, виделось, все живое немотствует в всегдашне шумном лесу. И всего ветр чуть больше всегдашнего заставлял шелестеть листву.
Мы миновали уже почитай половину маршрута, миновав пролесок, на каком как-то тлели останки несостоявшегося родителя — самца росомахи, доколе их бесповоротно не обглодали и не растащили здешние хищники и падальщики, бросив лишь череп ага несколько костей.
Болгарин вопреки статуту выступал не заключительным, а вторым, напялив по дембельской традиции кепку на самый потылица и куря сигарету марки «Опал». В это утро, будто, впрочем, и в большинстве случаев, мы преступили выдохшись и выступали не на необходимом расстоянии в 30-50 метров, а итого в 5-7 метрах, дабы слышать дружок дружка при тары-бары-раста-баре. Сзади, образцово в 20 метрах от нас, выступал связист, моего лозунга.
Мы обсуждали уже не помню что, какую-то ерунду, будто вдруг я услышал звук падения. Обернулся. Передо мной валялось тело Болгарина, однако без головы. Голова валялась возле, в метре от него, а чуть левее стояла росомаха и взирала напрямик мне в глаза…
Это продолжалось итого миг. Зверь обернулся в палестину кустов и дал деру. Мне же еще потребовалась чета секунд, дабы опамятоваться в себя. На изумление, Дик не всего не залаял, однако не издал звука вообще, спрятался за меня, придавив уши.
Я кинул поводок, скинул машина и выпустил тяни рожок в палестину бежавшего зверя. Как впоследствии выяснило следствие, ни одна пуля его даже не задела. Подбежал ошалевший связист и взялся орать, что он все видал...
Видел, будто нечто кинулось с дерева, под каким пролегал сержант, и одним движением лапы, будто капустный вилок от кочерыжки, изолировало голову Болгарина от шеи, после чего он еще по инерции сделал один-одинехонек шаг и рухнул.
Я нагнулся к котелке Болгарина. Глаза его были разинуты и выражали они нечеловеческий ужас. Я запомнил их на всю бытие.
Тело сержанта вначале увезли в комендатуру, а впоследствии, сквозь четыре дня, в запечатанном цинковом гробу выслали из части домой в сопровождении бессмертно пьяного старшины и двух «слонов».

Командиры и военные следователи, безусловно, вначале не поверили в нашу историю. Нас вынудили отдать разборы мочи на наркотики. Меня и связиста длительно допрашивали.
Следствие прельщало здешних егерей и охотников. Из их рассказов вытекало, что росомаха — зверь больно башковитый и бережливый. Не всякому охотнику приводилось его видать. А еще у нее уникальный нюх, по нему она и могла запомнить своего обидчика, а впоследствии выследить.

Опять же будто показало следствие, судя по когтям, шерсти и помету на дереве, росомаха бессчетно один приходила на это пункт в ожидании своей жертвы.
Дело затворили сквозь три месяца. Официальная версия — бедный случай, сержанту отвлек голову косолапый. Остаток службы я проложил в подразделении, ходя в одеяние то по столовой, то занимаясь с псинами.

С тех пор минуло уже 18 лет. В лес я временами хожу по грибы и дробно озираюсь по сторонкам. Мне все еще будто, что эта чертова росомаха запрятывается где-то поблизости.

Евгений Белослудцев, ДМБ-1989.

( Мною всего записано со слов курящей дамы)

Поскольку было знаменито, что ОН не терпит курящих, перед встречей я, удобопонятное девало, не курила три часа…
Подумала: этого капля!..
У нас в офисе все любопытные, и шатаются по коридорам, оттого корвалол и духи пришлось засунуть в лифчик…

В туалете, я вся натёрлась корвалолом.
Подождала, доколе корвалол высохнет, понюхала руки-ноги — его аромат отколол все запахи табака и тела, однако ныне я разила аптекой и ненормальным домом…
Пришлось разоблачиться бесповоротно, и помыться с водянистым мылом.
Запах корвалола ослаб, однако стало чувствоваться, что волосы на котелке пахнут табаком СИЛЬНО!
Пришлось помыть голову.
Посушить её из рукосушителя.
Потом — надушить всё тело и волосы.
Потом — обтереть огромную лужу в туалете, изведя прорву туалетной бумаги.

И вот он названивает: подъехал.
Первое рандеву(деловое?..)!
Я от беспокойства и для отбивания запаха изо рта, встретила корвалол и вовнутрь, настолько что башка у меня вертелась, и я длительно не могла вбить, будто найти мой офис.
Встретились!
Он больно бежал, и мы два часа катались по городу на его машине по его и нашим начинающимся делам. Разговаривали.
Постепенно акт корвалола(внутреннего)ослабло, и мне летально пожелалось курить, слегка подтрясывало…
Я придерживалась, доколе он(вот бес!) не взалкал меня облобызать.
Я не далась, волнуясь о запахе табака в зубном налете.
Наконец, рандеву закончилось…
Вроде ничего не заприметил, ничего не взговорил.
Вроде обо всём сговорились..
Захлопнула дверцу Лендровера.

Уффф!Можно и покурить. Две тоненьких, длинненьких сплошь.
Одну трясущимися десницами, для тела.
Вторую — безмятежно, для дави.
Назавтра он названивает, и спрашивает:
Оля, ты когда БРОСИШЬ КУРИТЬ?..
- А…а…откуда ты выведал?..
_ Да я заметливый!..
……………….
Я будто вспомянула про своё мытьё туалета!!!..

А в обед девчонки рассказали, что наша уборщица, вскрыв вчера ввечеру безупречнейший туалет, постановила, что из-за кризиса мы постановили встать без неё, и длительно от расстройства выпивала брошенный мною на полочке над раковиной корвалол…