Один ведомый как-то рассказал мне случай из их семейной педагогики еще в доинтернетовское времена. Сын-старшеклассник, в кои-то времена откачнувшись от компьютера, заявил родителям, что им в школе задали написать сочинение на тему: “Мой боготворимый литературный герой”. Отец, откачнувшись от телевизора, подсказал:
- Напиши про Саньку Григорьева из “Двух капитанов”: в малолетстве это был мой боготворимый герой: великодушный, беспорочный, напористый в достижении мишени, человек с огромной насильно воли.
Мама, на минуту откачнувшись от шедевра Даниэлы Стил, возразила благоверному:
- Сейчас это не животрепещуще. В мое времена наши мальчуганы в классе вяще катали про князя Болконского. Вот это - взаправдашний герой: великодушный, красный и денежный, что, между прочим, немаловажно.
- Ну вы, деды, вручаете: какой-то мне нафталин подсовываете, – заявил сынуля.
- Ну один настолько, то катай сам. Ведь, в гробе гробов, это же твой боготворимый литературный герой, - оскорбился батька.
И сунулся в телевизор с “Реалом” и “Барселоной”.
Отпрыск надолго сунулся в компьютер и сквозь какое времена повинно спрашивает родителя:
- Папа, ты, будто, что-то там болтал про Саньку Григорьева?

Про учебу и юридическую науку.
Довелось пережить преклонение перед Западом. Каюсь. Они там виделись все таковскими башковитыми и знающими. Нет, я и сейчас почитаю их больно башковитыми. Но своих ругать перестала.
Когда я в начальный один приехала в ЦЕУ(Центрально-Европейский университет в Будапеште), первые экзамены дались воздушно. Потому что вначале веровала в себя. Но потом…
К всякому объекту всякому студенту раздавали подшивки ксерокопий материалов, какие необходимо пробежать для дел и экзамена – настолько величаемые Readers. Каждый девай надобно было декламировать в посредственном по 60 страниц. Если пустотел дня сидеть на лекциях, а впоследствии декламировать по 60 страниц текста на иноземном языке, начинает реально портиться самочувствие.
Святые родители Церкви болтают, что важнецкого текста надобно декламировать понемногу, а впоследствии длительно обдумывать вновь выведанное. А тут юридические тексты… это же не художественная и не больно-то важная литература. Я азбука разуметь, что плотски не справляюсь с нагрузкой. Тем более что приехала в начальный год по программе для under-graduate students, какие занимались вкупе с post-graduate students.
Учеба по модулям, в гробе всякого модуля экзаменационная неделя: всякий девай испытание. Принцип – если ты не декламировал к делам, то нечего и перед экзаменом готовиться. Все равновелико не поддержит.
Выбор был сделан в пользу здоровья. Я беспорочно отсиживала все лекции, а впоследствии выступала в фантастические венгерские купальни. Readers виделись чуть ли не священным хранилищем познаний, для извлечения каких я была излишне тупоголова. Тупа, зато с важнецким загаром, постановила я и смирилась.
Учеба обернулась в стресс, однако тут надобно взговорить огромное благодарствую профессорам ЦЕУ. Скажем настолько, они не велико ко мне привязывались.
Опять приехав сквозь год уже будто post-graduate student, я все пробовала осмыслить, чего от нас алкают преподаватели. Readers были те же. Все таковские же гладкие.
Понимание взялось приходить на лекциях по антимонопольному праву судьи Конституционного суда Венгерской Республики профессора Имре Вёрёша. У него был самый филигранный и самый удобопонятный Reader, какой он написал САМ, а не попросту отксерокопировал тексты из неодинаковых учебников. Я его пробежала тяни. Экзамен был сложный, однако беспорочный – все всего из Reader и лекций, однако он ВСЕ объяснял сам, не оставляя не пройденный материал на наше прочтение.
Надо было еще катать дипломную работу. Тут мне поддержал John Harbord – глава языкового фокуса, талантливый филолог из Великобритании. Настоящий филолог, т.е. он важнецки осведомил несколько иноземных языков и умел преподавать их иноземцам.
Все студенты владели лево на дармовые консультации сотрудников языкового фокуса, чем я и воспользовалась. Конечно, в моей дипломной было бессчетно цитирований. Студенческая труд вообще немыслима без этого. И тут, неожиданно для меня, Джон взялся перефразировать многие цитаты. Текст, написанный носителем языка, был чуть ли не «священной коровой», а он его режет… Слова Джона я запомнила на всю бытие: «Да, это текст носителей языка, однако это не значит, однако на английском не катают идиоты».
И к капуту второго года до меня дошло: зачем мучать студентов и вручать им не очень-то и качественные комментарии по 60 страниц в девай, если довольно попросту пробежать сам текст закона и сделать из него выводы. Вероятность, что ты совпадешь в своих выводах с комментариями, большуща, а если не совпал – значит, ты предложил новоиспеченное толкование закона.
Последнюю сессию безмятежно отдала уже без стресса. Как в том анекдоте: «Если бы я вчера был подобный башковитый, будто моя Сарочка сегодня».
Насколько же башковитее, логичнее и вернее был возвещен учебный процесс в моей кровный Академии лева в Саратове. Все базовые курсы владели жесткую логику: дисциплина, метод, система и отдаленнее по темам. Любой спецкурс начинался с внятного определения его места в системе всеобщих юридических познаний. Никакой каши и сумятицы. Курс воздушно можно было отдать по одним лекциям и без учебников.
В советские годы наш ВУЗ был фокусом подготовки важнецких следователей. У нас взаправду умели преподавать криминалистику – науку о том, будто верно и комплексно расследовать злодеяния. Кстати, ее отец-основатель Рафаил Самойлович Белкин – советский ученый. Знаете, что взялись рушить прежде итого?Систему преподавания криминалистики, потому что браткам и взяточникам она – кость поперек горла.
Учиться было воздушно и весело. Никаких тупоголовых рейтингов(ни профессоров, ни студентов), численность важнецких оценок утилитарны не ограничено: все владели лево важнецки заниматься. Мы все дружили и ликовали тому, что мы в таковом классном институте.
Юридическая конструкция СССР была важнее и эффективнее лева ЕС. Наши деды от юриспруденции катали интернациональные контракты, какие были выгодны НАМ.
Это сейчас Думу обернули в «бешеный принтер», а госаппарат разнесли до состояния неадеквата. Раньше всякий закон катали УЧЕНЫЕ, а не чиновники, и административное лево было круглой продуманной ветвью.
Юридическая система США – это никак не предлог для подражания.
Нас делали, что лево стоит на службе обществу, а не навыворот. Хорошо нас делали. Спасибо нашим преподавателям!
И про национализм еще капельку. Меня оглушили венгры. При том, что русских они в большинстве своем не боготворили, я НИ РАЗУ не столкнулась в Венгрии с бытовым хамством. Они чтят свою цивилизацию, историю, однако глядят ко всему благоразумно и с элегантным, негромким юмором. У них капля эмигрантов, потому что они сами метут свои улицы и не почитают это девало басистее своего совершенства.
Тягости учебы гораздо воздушнее переносятся среди крас Будапешта. Это изумительно милый и покойный для жизни город с чудесной музыкальной жизнью и фантастическими купальнями, в каких все сделано для людей. Стоимость жизни там более чем благоразумная и воздушно можно обходиться без машины.
Учиться на английском, если сам не глянцевито его знаешь, гораздо воздушнее начинать среди не-носителей языка. Тем более что в Центрально-Европейском Университете бессчетно и носителей языка. Стоимость обучения благоразумна и обоснована, плюс они вручают стипендии. Я бы еще там поучилась. Это занимательно и здорово.
И, будто перебросила одна молодая переводчица фразу
Yours truly,
Подпись: Ваша Трули.

ЗАЧЕТ

«Опираться можно всего на то, что сопротивляется»
( Б.Паскаль)

Мы с сыном прогуливались по Пушкинскому музею и Юра алкал осведомиться меня что-то насчет революции:

- Папа, а зачем Ноябрьская Революция…

Тут в наш беседа визгливо вклинилась внимательная старушка – работница музея:

- Мальчик, что же ты ладил в своей школе на уроках, один не знаешь таковских элементарных штук?Стыдно. Не было никакой Ноябрьской революции, она звалась - Октябрьская.

Тут уж и я вступил в беседа:

- Сударыня, больно не охота Вас разочаровывать, однако это будто один ваша школа зря ела собственный хлеб. Дело в том, что Ноябрьская революция взаправду приключилась и она тоже ввела Советскую воля, однако всего было это не в Российской Империи, а в Веймарской Республике в 18-м году. Вот об этой самой революции мы, с вашего позволения, и беседовали.

У старушки от беспокойства закачались большущие сережки с красными камнями, она пожала плечами и неопределенно откликнулась:

- Ноябрьская, Ноябрьская, что-то я даже и не слышала о такой…

Сын малозаметно показал мне большенный перст ввысь и негромко взговорил: «Спасибо папа, что избавил, я и истина перепутал Октябрьскую с Ноябрьской. Но откуда ты столько итого знаешь?»

Вот всего ради одного этого восхищенного спроса сына, стоит взговорить благодарствую Еврейскому танку - Борису Иванычу…

Вот уже двадцать лет мне временами грезится один-одинехонек и тот же видение:
Я выступаю по улице и встречаю своих институтских одногруппников. Я расплываюсь в безоблачной усмешке и игриво спрашиваю: «О, сколько лет – сколько зим?»
А они изумленно таращатся на меня и болтают: - «Где ты пропадаешь?Ты что, с интеллекта сошел?! Ты же не сдал зачет по истории, Колоницкий рвет и мечет, он дожидается тебя в кабинете уже двадцать лет. Тебя, верно, из института отчислят!»

В этом месте я век просыпаюсь в ледяном поту.

Борис Иваныч Колоницкий – человек кремень.
Старшекурсники в один-одинехонек голос болтали: «Если ты не сдавал Колоницкому, то ты вообще не занимался в институте. Получить у него зачет - это образцово то же, что выслужить краповый взимает.
А на внешность и не выговоришь – всегдашний еврей, лет тридцати пяти с негромким интеллигентным голосом и черной бородой.
Сдать ему зачет с пятого раза – было большенный человечьей фортуной. Некоторые и по двадцать один ходили. Самые плутоватые, даже в «академ» запрятывались, дабы обогнуть с фланга этот Еврейский танк.
Взяток Колоницкий не взимал, к мольбам и слезам был глух, однако век, будто мог, выступал студентам навстречу.
Я индивидуально следил, будто 30-го декабря к нему в очередной один опамятовались две студентки, с абсолютными декольте грудей, опять не сдали и взялись хлопать глазками и умолять:

- Борис Иванович, давай изволь, настолько охота ныне затворить сессию, завтра ведь Новый Год. А?
- Я больно разумею вас, однако поставить зачет не могу. Вы же безотносительно ничего не взговорили о противостоянии Папена и Шлейхера… Ох – ох-ох. Ну, ладно, настолько и быть, я дам вам завершающий шанс встретиться Новый Год без долгов. Приходите завтра в 19-30. Хоть выходной, однако я особенно ради вас приеду, всего не теряйте времена, учите, может, и поспеете до завтра.

В собственный начальный один я попытался проскочить Колоницкого «на шару». Наивный мальчишка.
Конечно же, не сдал. Тогда я восстал в позу оскорбленного Байрона и взговорил:

- Моя специальность, вообще-то, режиссура, а не новейшая история, тем более – это даже не испытание, а зачет, а вы меня настолько въедливо допрашиваете, будто будто я пленный немец из Веймарской республики.

Борис Иваныч миролюбиво развел десницами и взговорил:

- Извините, однако у меня таковая труд - принимать зачеты по истории. Я же не о режиссуре вас спрашивал.

Я осмыслил – это тупик и перебежал к плану "В": круглую неделю ходил в библиотеку и делал один-одинехонек единый 17-й билет. Но уж выучил я его будто собственный домашний адрес, до сих пор во всех деталях помню.
А план был простым – вытащу аккурат билет, помычу чего-то, Колоницкий выговорит, что, мол, «Слабовато, а вы хоть что-нибудь важнецки знаете?»
Я выговорю: «17-й»
Так и выкручусь.
Вот, опять опамятовался я пред ясны очи Колоницкого, потянулся за билетом и о чудо – чудесное, вытаскиваю собственный кровный и единый 17-й!!!
Гора с плеч.
В душе заливались райские галки, однако я даже мурлом не дрогнул и без персоной подготовки толкнул по теме выговор минут на двадцать, по пути влезая в таковские исторические дебри и детали, что еще капельку и взялся бы перечислять всех баб таможенника Алоиса Шикльгрубера.
Но вот я закончил и победоносно посмотрел на Бориса Иваныча. А тот и болтает:

- Это все?
- Ну, в круглом, ага.
- Очень жалко. Но в любом случае, видать что вы делали, молодчага, ныне абсолютно иное девало, не то что в начальный один, однако к сожалению, для зачета этого маловато. Может, вам попросту с билетом не повезло. Ну, ничего, к вытекающему разу наверняка подготовитесь получше…

Я чуть не загнулся и почувствовал себя будто Киса Воробьянинов в Клубе Железнодорожников.

С тех пор делал я днями и ночами, один за разом пробуя отдать окаянный зачет и после четвертой попытки, зазорно сдался.
Пришел к самому зав. кафедрой истории, вручил ему большущую прекрасную бутылку коньяка и тут же получил заветный зачет.
Вот потому я и не помню ни имени ни фамилии – этого зав. кафедрой, а Бориса Ивановича Колоницкого я запомнил на всю бытие.
Если бы все были таковскими, мы жительствовали бы в великолепном Мире.

P.S.
Когда я написал эту историю, то позвонил своему ветхому питерскому дружку, дабы выведать о Борисе Иваныче.
Оказалось, что курилка капля того, что жив и крепок, настолько ему еще на днях стукнуло 60.
С юбилеем Вас, Борис Иванович!Здоровья Вам, терпения и новоиспеченных открытий.
Кто-то из многих тысяч ваших студентов, вас боготворил, некто ненавидел, некто дрожал, однако все без исключения - уважают…

Как одна баба еще в советские времена повествовала. Она уже к сороковнику подходила, однако тетка была задористая, развеселая, из деревенских. Любила и дербалызнуть под случай, и повеселиться. И вот Новый год. Чего тут повествовать. Сначала ветхий коротали, впоследствии новейший встретились и часика в два командируй к елке. Не знаю, будто сейчас, а тогда елки по всем районам становили. Там некто с баяном очутился, эта тетка напелась-наплясалась и в шестом часу домой опамятовалась. Разделась кое-как и дрыхать завалилась.

А будто очнулись ага стали похмеляться и вчерашнее доедать, некто по пути в туалет заприметил на вешалке незнакомый полушубок. Видно, какой-то мужичок этой тетке возле елки собственный кожушок на рамена накинул, дабы не мерзла. Она настолько домой и ретировалась. Какой же вывод?Хорошая баба даже в пьяном облике домой прет, а не из дома.

Трансфёр летел пулею, бросил нас у отеля и умчался забирать тех, кто завяз на багаже. Шестой час утра, потьмы, милый морозец(вчера это было), дверь захлопнута, на зазвонист - безмолвие.

Называется этот отель Форум Отель. Я избрал его по званию. Оно показалось мне чуть менее идиотским, чем соседние. Бонапарт, примерно - досюда он вроде не дошел, глухая Сибирь. А это что таковое - "Египетский квартал"!Или Греческий, не помню. В всеобщем, армии этих наций сюда тоже фиг бы добрались. Белочешский отель, Пушистый Зверёк Золотому Запасу Империи - вот в каком течении предлагаю покумекать здешним маркетологам.

Так размышлял я в досаде, топчась у захлопнутой двери. Морозец стал взбадривающим. Глаз вдруг застыл на скверике сквозь стезю, там многокрасочными огнями переливали сквозистые льдины. Много льдин. В всякой закованы живые цветы - розы, орхидеи, подсолнухи, еще и еще, будто повисшие в невесомости на отрада. "Вот скоро и я, будто эти прелестные цветы..." - с ипохондрией задумался, наводя объектив на это чудо.

С пятой попытки дверь распахнул плешивый заспанный мужик-кремень. Охранник наверно, однако с мурлом дореволюционного российского профессора. "Добро пожаловать в город Томск, извините за заминку!" - галантно молвил он. Пока мы затаскивали чемоданчики, из подсобки негромко громыхнул его голос - "чего започивали, вот бараны!"

Я не стал дожидаться, доколе все зарегистрируются. Я алкал жрать, проспал еду в аэроплане. Даже настолько - жрать. И ржать. Оставил чемоданчик в холле и пошел прогуливаться по городу. В нём я очутился впервинку в жизни. Воздух был таковским еловым, снежным и лакомым, что расхотелось курить. А вдали веднели обольстительные сияющие неоном куры с надписью "Гриль-бар". Да, шесть утра, однако вдруг, однако ведь всё-таки это бар, мож быть даже ночной бар - забилась в сердце упование. Подойдя задушевнее, нырнув под неон, спустившись по долгой скользкой лестнице, завернув за угол в розысках места, куда бы могла манить эта колдовская надпись-мираж, я завидел наконец на двери, окаянный пилигрим, табличку:

"Заходи!Открыто!"

И свет какой-то в зашторенных окнах!Я рванулся туда, аки птица. Подойдя к порогу, узрел надпись попылевиднее:

"Тяни дверь больше!"

И знаете, я потянул!Ещё будто потянул!Я большой!Одурел абсолютно от перелёта. Потом длительно ржал над самим собой во всё глотка.

За эти сутки познакомился со многими томичами, и разумею сейчас, что давненько не ощущал себя настолько важнецки, будто в этом чудесном городе. Извините за ехидный тон, вспоминал себя утреннего. Ты кумекаешь, что прикалываешься над негромким провинциальным городом, а ведь это город прикалывается над тобой:)

Тихо погромыхивая в карманах огромным подземным ядерным заводом, крупнейшим в мире болотом, сделавшим сенсацию в вселенский науке благодаря одному нобелевскому лауреату, историей с царя Михаила Романова. Про болото это там таковая история, что я вообще охренел. Проверю гуглем нафиг здешние байки. Если истина, врозь доскажу как, засыпаю. И про тройной ремонт города!Томичи, важнее сами расскажите, перепутаю ведь чего-нибудь. Так, будто мне это рассказали, мне вовек не рассказать, до сих пор заливаюсь.

Дочь(8 лет)неделю валялась дома. Три дня, будто вновь ходит в школу. Два дня сплошь ее ругали, что прогуливалась без шапки. Сегодня ввечеру после ужина: "Мама, можно мне мороженого?Я ныне в шапке была!.."

Из недавнего интервью одного немецкого генерала, повествую по памяти:

- Зря эти украинцы выступают на конфронтацию с Россией. Рельеф не тот. Возьмите 2008 - русским пришлось отражать атаку в сложнейших горных обстоятельствах, всю бедственную технику тащить сквозь единый тоннель. Грузия готовилась к этой войне лет десять, переоснастила армию, важнейшие натовские советники. И что?Разбиты наголову, за несколько дней. Тоже ведь отстаивали целостность своей "суверенной территории", им ввек не относившейся. А ныне украинцы ноют, что Россия на них нападает. С их-то степями!Да если бы русские на них нападали, их танки сквозь 48 часов были бы в Киеве.

- А зачем 48 часов?

- Танки бойче не ездят!

Мне 32. Не загнали мартини в магазине(вид не взяла). Муж вопил сквозь тяни зал: «Да отдайте дочке моей, все хорошо».

Около магазина стоял пожилой дядька, по виду — бомж, однако неприкрыто не алкоголик. Предлагал мамам посторожить коляску, можно даже с ребятенком. Через какое-то времена пропал. Увидел я его уже отмытым, важнецки одетым, прогуливающимся с малышом в коляске. Молодая дом взяла его к себе за няньку и дедушку. Если был людом, то им и останешься, даже если бытие с тобой встала не больно.

СТЕКЛЯННЫЙ СУП.
– «Горьковские», уёб…, выйти из порядка!– истошно орал лейтенант Косогоров, стоя на плацу перед выстроившимися в линия бойцами.
Ряды разомкнулись, и вперед вышло несколько человек. «Горьковские», надобно взговорить, глядели к не самой, мягко болтая, глубокоуважаемой группировке в советской армии. Они слыли людами ненадежными, безответственными и ленивыми, злокозненными нарушителями воинской дисциплины; среди них было немало уголовников, какие подчас, дабы не засесть в каталажку, двигали в армию. Горьковчан ненавидели образцово настолько же, будто и москвичей – тех, истина, по иным причинам, – и я норовил особо не афишировать своего происхождением. Лично мне нравились москвичи, с ними было занимательно, вот и сейчас я стоял с москвичами, в самом углу нашего подразделения.
– Я не видаю еще одного бойца!– вылезал из себя лейтенант. – Как его?!. Алёх… Алёшин… Алёшин, сука, вылезай сюда, иначе я пинками тебя сейчас выведу!!
Нас было восемь человек: пара-тройка безнадежный гопников, ага чета конченых тормозов, ага один-одинехонек полоумный плешивый качок с Автозавода, ага еще я. Один Ивахин в этой братии держал хоть какое-то человечье добродетель – видаемо, с ним мне и придется водиться кратчайшие сутки.
– В одеяние в столовую ныне заступаете!– злорадно взговорил лейтенант. – Разойтись.
Вообще в подобный одеяние отправляют тех, кто закончил какой-то грех, однако, один уж мы «горьковские», то и причины никакой не надобно, дабы выслать нас на кратчайшие 24 часа в взаправдашний геена. Ибо напитать тысячу человек завтраком, обедом и ужином не настолько попросту, если всё делается вручную: 12 ванн картошки, предварительно притащенные из далеких строев на носилках, чистятся вручную, посуда моется вручную, столы и пустотелы за этой оравой боец скрупулезно оттираются после всякой трапезы. Место, где моют посуду, величают с издевкой «дискотека»: сколько дисков(тарелок)надобно прокрутить, дабы прибрать за тысячей боец. Туши лошадей или хрюшек тоже прут на носилках, а гуще итого волоком, дабы невзначай не сломать носилки – а они, туши, ледяные, неловкие и больно бедственные. В уборе будут 24 часа без сна и роздыха, и это блаженство еще надобно «заслужить»…
Самое мерзкое пункт в таковом уборе – варочный цех. Несколько огромных жбанов с кипящей съедобной массой, какую кашеварят волосатые коротышки туркмены, расхаживающие в одном исподнем: таковских белокипенных исподниках и рубахах. Это введенная конфигурация для кухонных работников, иной одежи для них не предусмотрено.
Мы с Ивахиным полночи драили и драли картошку, а впоследствии нас, будто самых ответственных, выслали в варочный цех – важнее бы залпом убили. Там все в жиру, и сало этот доводится нескончаемо убирать. Ты ползаешь в этом дерьме, трешь и трешь, однако его не становится крохотнее, сало повсюду: у тебя в ушах, на котелке, вся костюм становится будто кожаная от этих саломасов.
В отдаленной части помещения мы нашли… впрочем, не буду болтать, что мы нашли, и вспоминать не алкаю. Видимо, таджикские поварята выпивали горькую всю ночь, там же испражнялись и от нечего ладить разбивали порожние бутылки напрямик об стену – повсюду валялись осколки. Мы с Ивахиным сконцентрировали совковой лопатой тяни этот мусор в 80-литровый бак – а тут еще напасть, заступ сломалась, и штык от неё мы тоже возложили в этот бак – и потащили это всё на выход.
– Кепутста!Кудэ кепутста?Кудэ?– вдруг заорал таджик императив, завидев, будто мы сходим на улицу с баком, сверху какого взаправду валялись черномазые, с пустотела, капустные листья.
Я вначале даже не осмыслил, чего он алкает; Ивахин попытался было вбить императиву, что капуста всего сверху, а вообще там мусор, бутылки.
– Кепутста в суп переть!– таджик стал пинать нас с Ивахиным ногами; мы пробовали вырваться с баком, однако нам этого не удалось. Таджик будто с интеллекта сошел. Смирившись, мы двинулись к тысячелитровому чану с кипящей водой и высыпали содержимое бака напрямик туда, в суп. Мы настолько выдохлись, а таджик или узбек, или кто он там был, утилитарны ничего не разумел по-русски или запросто был невменяем после перепоя. Это не наше девало. Высыпали абсолютный бак мусора с дрюченным стеклом, дохлой крысой и штыком от заржавелой лопаты в суп. Капуста!
Лопату мы впоследствии отхватили, что, впопад, было непросто: подходить к еде бойцам запрещено. А своим дружкам взговорили, дабы суп не ели, там стекло.